Рубеж - Страница 40

Девушка невольно усмехнулась. Хороши имена! Немцы? Вряд ли!

– А молодой – он вроде как лекарь, Крамольником кличут. Мы как в хату пришли, он вместе с этой ведьмой братика смотреть стал. Мол, не захворал ли. А как цацку золотую увидели, обрадовались, и к этому старшому – Рио. Тот тоже обрадовался…

Село приближалось. Возле крайней хаты мелькнула темная фигура. Девушка нахмурилась и невольно коснулась сумы, где ждали своего часа пистоли.

– Я так понял, панна Ярина, – ждали они кого-то. Вроде как проводника.

Ярина кивнула – что-то подобное говорил и пан Рио…

– Стой! А ну, стой!

Из-за ближайшего плетня выбежали четверо, загородили путь.

– Кто такие?

Пугаться или пистоли доставать было ни к чему. Это оказались свои – местные черкасы-подсоседки, поднятые среди ночи по тревоге.

Объяснились быстро. Ярина не ошиблась: сторожа видела беглецов. Не только видела, но и задержать пыталась. Да не смогла: верховых коней у местных посполитых не оказалось, и всадники ушли дальше на юг – к Минковке.

С шага перешли на рысь. Минковка была рядом, за горбом. А там уж беглецам деваться некуда. В селе – тоже сторожа, но уже не из подсоседков, а из настоящих черкасов. Эти не пропустят.

– Как думаешь, Гринь, зачем им твой брат?

Парень насупился, отвернулся:

– Так… Оно и говорить нехорошо, панна сотникова. Батька его – исчезник, чортяка. А эти – оттуда же, видать. Родичи!

Ярина еле сдержала усмешку. Как это бедняга Хведир назвал? Фольклор? Вот уж точно, фольклор! Но пергамент с золотой печатью заставлял задуматься. И вправду – приходит в Гонтов Яр чуж-чужанин, явно издалека, женку заводит, сын рождается. Потом этот чужак куда-то исчезает, а затем… Затем за сыном приезжают – тоже издалека! Приезжают, на амулет смотрят, что батька оставил… Интересно, в каких это краях на подорожные золотые печати вешают?

– Слышь, Гринь, а батька братика твоего куда девался?

Отвечать чумаку явно не хотелось. Он вздохнул, скривился:

– Мы с ним… Подрались мы. Очнулся – нет его. Да только потом он вроде как приходил – цацку золотую братику оставил.

Девушка согласно кивнула – сходится. Не иначе, прятался чужак. Забрался подале, да только и здесь нашли. Вот и ушел, а сына оставил. Думал, наверное, что младень в безопасности будет. А не вышло!

– Родитель этот… Батька который. По-нашему говорил? Православный?

– Да где там православный! – вновь скривился Гринь. – Чортяка и был, хоть бы раз на образ перекрестился! А говорил по-нашему, да как-то странно. Вроде пана Рио.

И это сходится! Опять не обошлось без невидимого толмача. Кто же это такие?

– В том пергаменте сказано, что пана Рио какой-то владыка послал, – вслух заметила девушка. – Владыка – или князь. Значит, чортяка этот ему либо родич, либо ворог смертный. Так, что ли, Гринь?

Чумак не ответил и поспешил сотворить крест. Ярина улыбнулась. Видимо, парень вспомнил, кто всем чертям князь и владыка.

Фольклор!

При въезде в Минковку их вновь остановили. Да не просто окриком – стволами в упор. Ярина даже испугаться не успела. Набежали, наставили рушницы и только после извинились – узнали. Старшой, пожилой черкас с глубоким шрамом на всю щеку, только руками развел, прося прощения у «панночки Загаржецкой». Обдурили старого! И как обдурили!

Беглецы были в Минковке за полчаса до этого. Въехали с криком и воплями, старшого кликнули и принялись плакаться, что-де купцы они заморские, лихими людьми грабленные. А люди эти лихие все как есть забрали – и возы, и золото, и бумаги, какие были, а теперь за ними, бедолашными, вдогон идут. Товарища их уже убили, ребятенок расхворался, плачет. А люди лихие не успокаиваются, за ними наметом скачут…

Пока старшой суетился, черкасов поднимая да стражу у околиц выставляя, пока рушницы заряжали и рогатку посреди улицы громоздили, беглецы и сгинули. Не по большому шляху, что на полдень ведет – там своя сторожа, без разрешения не пропустит, – а по дороге, что в лес сворачивает.

Теперь старшой с досады усы седые рвал, перед панной сотниковой извиняясь. И действительно: кто ж его знал? У беглецов и зброи огненной не было, одни шабли, и не шабли даже, а так, баловство заморское. И дите при них, и баба. Ну как не поверить?

Впрочем, было еще не поздно. Уехали беглецы совсем недавно, а дорога плохая, узкая, снегом покрытая. К тому же ведет не в город, не в село даже, а к Дикому Пану.

Ярина отправила Гриня на околицу – следы поглядеть; сама же подозвала стариков-черкасов. Те выглядели изрядно смущенными. Не беглецов боялись – тут дело простое. Двое мужиков да баба – невелико войско, к тому же без рушниц. А вот Дикий Пан…

О Диком Пане Ярина слыхала и сама. Слыхала – и даже как-то знакомство свела, когда тот в Валки ненароком заглянул. Да только вдругорядь видеться не хотелось.

Черкасы вздыхали, отводили глаза. Агмет – и тот хмурился, головой мотал. Ярине тоже было не по себе, но отступать не хотелось. Вернуться домой, прийти к дядьке Лукьяну, руками развести? А потом объяснять Хведиру, что она, сотникова дочка, какого-то Дикого Пана испугалась? Ну уж нет!

Старшой, все еще переживая свой промах, предложил привести свежих коней. Это кстати – лошади успели выдохнуться. И у них, и у беглецов. Значит, и нагонять сподручнее будет.

Ярина подождала, пока вернется запыхавшийся Гринь, велела зарядить рушницы и выступать. С ней не спорили, только сивоусы дружно, не сговариваясь, перекрестились, да кто-то (уж не Агмет ли?) вполголоса помянул какого-то «шайтан-багатура».

* * *

Теперь вокруг темнел лес. Дорога стала уже, но все-таки ехали по двое в ряд – плечом к плечу, толкаясь горячими конскими боками. Вперед Ярину на сей раз не пустили. Не пустили и назад, пришлось ехать посередине, рядом с хмурым и мрачным Агметом. Гриня сивоусые отправили вперед – и не без умысла. Мало ли чего этот чумак, чортов пасынок, удумать может? Вот его первая пуля и найдет!